Сирена

Мне было двадцать восемь лет, когда я обнаружил в себе леность, свойственную обычно молодым людям, слишком много повидавшим и слишком многого желающим: ведь все, что они пожелали когда-то, уже сбылось стократ! Фантазия иссякла, магия исчезла, любовь кажется выдумкой одиноких людей, и мир на глазах становится все меньше и меньше, пока не сжимается до размеров ближайшего квартала. Иногда я выходил за его пределы, но и там все было так же, и казалось, что вся Вселенная состоит из лондонских мощеных улиц и ипподромов. Жить становилось все тоскливее. Мне вдруг захотелось приключений. Я просто взял и заказал билет на пароход. Это было прекрасное белоснежное судно с безупречно сияющими на борту буквами и золотым штурвалом, приколоченным возле носа. Оно называлось "Сирена". Едва я прочитал это название, как почувствовал, что оно будет очень много значить для меня когда-то. Слишком много!..
Корабль шел в Египет, а затем в Индию. Мне хотелось узнать другой мир, вдохнуть запах стран, в которых еще не был.
Морская болезнь никогда не мучила меня, и свежий морской бриз наполнял мои легкие непонятной радостью, в то время как сердце не давало мне покоя от тоски. Я целыми днями стоял на палубе, у поручней и смотрел на море. Оно светилось всеми красками, было спокойно и ласково, время от времени выбрасывало на поверхность дельфинов, на радость пассажирам "Сирены", а мне - на еще большую тоску. Я не знал, что делать с этим, и уже решил, что зря предпринял свой вояж.
На третий день нашего плавания я вновь стоял на палубе, подставив лицо ветру. Больше всего я хотел увидеть землю, которой нет на карте. Первым увидеть! Открыть свою Америку! Вот что спасло бы меня. Но о каких неизвестных землях может идти речь, когда мы в Средиземном море, по левому борту от нас - вся Европа, а по правому - вся Африка? Все как на ладони, и некуда скрыться, и негде спрятаться…
В этот ранний час еще почти все пассажиры спали, только какой-то полный лысоватый мужчина средних лет дремал в шезлонге. Я не знал его имени, но однажды говорил с ним. Он все время жаловался на кашель, ревматизм, боли в сердце, не приставая при этом пускать дым от сигар колечками.
Я пытался просто за что-то зацепиться, поэтому мне так страстно хотелось увидеть золотые пагоды и бело-розовые дворцы, удивительные цветы и райских птиц, о которых рассказывалось в сказках, о которых, должно быть, писал Марко Поло, которые мне нужно было ВНОВЬ ОТКРЫТЬ!..
Вот о чем я думал в то утро, когда впервые почувствовал тайное движение жизни: меня овеяло легким, едва уловимым запахом весны, влажной земли, прибрежных трав, водяных лилий и молодого вина. Все это, конечно, была моя фантазия, но я почувствовал аромат свежести, невинности, чистоты: я увидел девушку, которая была в свои семнадцать лет так хороша, как не бывает ни одна женщина. Она появилась словно из ниоткуда и стояла возле меня на палубе, глядя прямо на солнце. Нельзя сказать, чтобы черты ее были красивы в том смысле, в каком это у нас понимают, но у нее было нежное и чистое лицо. Так выглядят многие девушки ее лет, но она не улыбалась, как все они. От нее веяло небывалым покоем. У нее был очень задумчивый взгляд, словно она что-то искала и не находила, и в то же время спокойный, будто времени, чтобы найти потерю, еще целая вечность! Выражение глубокой меланхолии отражалось на ее лице. А тело было абсолютно женским - чарующая округлость линий, горделивая осанка, грациозность движений привлекли мой взгляд, и больше я уже не мог оторваться. Я не нашел в ней полудетской угловатости и неуклюжести, свойственных ее сверстницам.
Казалось, она меня не замечает, и я смотрел, смотрел в ее фиолетовые глаза, впитывал их покойную глубину, и сам как-то углублялся, расширялся - мне уже было тесно в самом себе. Дикая мысль - "моя Америка!" - проскочила среди сотен других. Я отбросил ее, но она лишь притаилась в глубине моего сознания, обещая удивительные открытия. Тогда я еще не знал, что САМ стану своим новым материком - чтобы познать другое существо, я должен был сперва познать свою собственную душу, о существовании которой забыл давно.
Все дальнейшие события переплелись и перемешались в моей памяти: я не могу, сколько не пытаюсь, вспомнить, в какой порт в Египте мы пришли и как называлась река, по которой мы плыли до самого Нила. Мне хорошо запомнилась небольшая лодка, на которую мы пересели. В Каире, куда мы добрались к вечеру, нас ждала маленькая гостиница, грязная и обшарпанная. Я так устал от долгой дороги и палящего зноя, что мне было уже все равно, и даже любовная лихорадка отступила теперь на второй план. В изнеможении я упал на постель и в ту же секунду уснул. Сначала я спал крепко, без снов. Но потом… Потом я увидел то, что показало мне мое воображение и то, что сам я не показал бы никому: в этом сне я занимался любовью с моей прекрасной незнакомкой. У нее не было имени, у нее не было прошлого, но это не останавливало меня. Мною двигало что-то вроде животного инстинкта, и я впивался в ее белую плоть губами так сильно, насколько мне это позволяла туманная реальность сновидения. Внезапно нас остановил резкий стук в дверь. Я оторвался от ее губ и застыл, глядя ей в глаза. Я вовсе не собирался открывать и, цепляясь за остатки сна, смотрел, смотрел, пока ее лицо не растаяло в полумраке моей маленькой комнаты. Я сел на постели, едва переводя дыхание, и еще пару минут не мог понять, что в дверь действительно стучали. Нас учтиво приглашали присоединиться к экскурсии в Гизу, в Долину Фараонов. Я всегда мечтал побывать там, но тогда мое сознание тревожили сфинксы иного рода.
Она была удивительной! Она дышала чистотой и свежестью небывалой, незнакомой, чем-то, чего я никогда не смогу понять. Я впервые чувствовал себя так неловко, потому что не мог оторвать от нее глаз и в то же время понимал, что это в высшей степени неприлично. Внезапно она обернулась, и наши глаза встретились. К своему изумлению, я не нашел в ее взгляде стыда или смущения. Она также явно не была недовольна моим чрезмерным вниманием. Казалось, она просто ДУМАЕТ об этом. Теперь я уже точно не мог оторваться от нее и чувствовал себя все более нелепо и неловко. Это продолжалось всего несколько секунд. Потом она отвернулась и стала смотреть на воду. Я тоже смотрел на воду и испытывал жуткое чувство досады. Если бы мне предложили определить цвет моих эмоций, он был бы буро-серым. Я сам не понимал, что делается со мной: ладони вспотели и были холодными как лед. Сердце билось часто-часто и как-то лихорадочно и нервно. Я кусал губы, чтобы не закричать на всю лодку, на весь Египет, в конце концов!..
Пирамиды подавляли своей мощью и свинцовым покоем. Время представилось мне бесконечно длинной змеей, которой не хвост опустили все это желтое великолепие. И вот она дергается, извивается, но освободиться не может. Здесь, в этом месте, она постепенно костенеет, покрывается пылью и больше уже не двигается. Она лежит здесь, время лежит, мертвое, а я, еще, кажется, живой, смотрю в небо. Оно представлялось мне ярким, как тропическая рыбка. А оказалось просто грязно-белым. Чем больше меня разочаровывало небо, тем чаще я начинал искать глазами в толпе туристов мою юную незнакомку. Каждый раз, как это мне удавалось, я чувствовал себя победителем. В какой-то момент мне показалось, что под моим взглядом она начала дышать чуть быстрее и закусила губу. Но потом я понял, что это все пирамиды. Я ненавижу их - они продлили мою агонию…
Вечером нас привезли ужинать в одно местное заведение. Не помню, как оно называется, но нам обещали хорошее вино и танец живота. В Лондоне я уже видел нечто подобное. Просто теперь я смотрел вовсе не на танцовщицу, а на ту, которая чуть раскраснелась от вина и теперь смотрела горящими глазами на сцену. Я любовался ею, ее нескованностью и легкостью. Итак, я мог безбоязненно смотреть на нее, не боясь, что она это заметит. Теперь мне хотелось вновь ощутить тот запах, который я почувствовал на палубе в то утро, ее запах…
Мои слова похожи на признания юнца, который впервые испытал прилив желания. Вероятно, это из-за того, что я взялся за перо впервые, чтобы воспеть мою любовь. Я так переполнен ею, что моему чувству тесно в этом теле. Тогда уже оно было не таким, как у наивных юношей. Оно болезненно зрело где-то глубоко внутри, гноилось и мучило меня. Конечно, я не впервые хотел женщину и не раз уже получал желаемое. Сотни раз! Но никогда из-за женщины я не бросал все свои занятия, не забывал обо всем на свете. Я был болен ею, как страстный исследователь африканских джунглей, внезапно подкошенный жестокой лихорадкой. До сих пор мысли немного путаются…
Поздним вечером мы вернулись на корабль. Все сразу же пошли в свои каюты и вскоре спали сладким сном, а я… Я побродил немного по палубе, безуспешно пытаясь успокоить кровь. А она, как на зло, бурлила во мне, сводя с ума и лишая покоя. Потом я почувствовал слабость и решил посидеть в гостиной. Это была большая комната (я говорю "комната", потому что я не моряк и мне, честно говоря, все равно, как это называется на море) с плетеной мебелью и изысканными светильниками на стенах. Я не люблю описывать обстановку, просто хочу, чтобы вы уловили, как его уловил я, едва заметный запах колониальной Англии. Одна из стен, та, что выходила на палубу, была сплошным окном, с "мелкой расстекловкой", как говорят специалисты. По сути дела это значит, что лунный свет, проникавший в гостиную, доходил до середины пола и ложился на паркет маленькими квадратиками, не больше карманного издания Библии. Я не очень верующий человек, сам не знаю, почему мне в голову пришло такое сравнение.
Я сел в кресло лицом к окну, так что свет не доходил даже до моих ног. Тишина была необыкновенная. Не знаю, сколько я так просидел, но мое состояние теперь больше напоминало сон, чем приступ лихорадки. Только глаза были открыты. Я потерял счет времени. Возможно, был уже второй час ночи. Мне уже начинало казаться, что я все еще на легонькой лодке с навесом, плыву по самой середине Нила, и вода подо мной пробегает, исчезая среди других струй. Я плыву, глаза смыкаются, и я вижу зелень, а потом - сиреневую дымку. Глаза моей незнакомки; ее губы касаются моих губ… Внезапно я пришел в себя от чувства, что в комнате кто-то есть. Открыл глаза и увидел знакомую фигуру. Ее черный силуэт необыкновенно резко вычерчивался на фоне окна. Как я понял, она пыталась изобразить танец живота. Получалось не очень хорошо. Но ничего смешного в этом не было. Боже, сколько изящества! Ни до того, ни после я не видел таких плавных, печальных и призывных жестов. Настоящая сирена! Она легко качала бедрами, прогибалась, руки ее порхали по воздуху. Это был танец отчаяния. Почему-то в этот момент мне вспоминались только ритуальные танцы птиц: они неизбежны, но прекрасны. В них есть какая-то фатальность. И в ее танце это тоже было. В тот момент, когда она не видела меня, я смог рассмотреть ее фигуру. Нет - ее тело. Я изучал малейшие детали, какие только были мне доступны при помощи лунного света и тонкого платья. Она не была худышкой - таких я не люблю. Кости не торчали беспомощно из спины, плеч, как это теперь модно. Безумие, но я хотел ее все больше.
Внезапно она остановилась, обернулась и стала смотреть прямо на меня. Неужели она почувствовала мой нескромный взгляд? или она с самого начала знала, что я там? Или я сделал неловкое движение, громко вздохнул? Шаг вперед - она зажгла у меня над головой один из тусклых светильников. Он едва осветил наш угол, но я хорошо видел ее глаза, когда она опустилась передо мной на пол, положив руки мне на колени. Зачем она это делала? Я так и не понял и, наверное, не пойму никогда. Но прежде я ни в чьих глазах не видел такого одиночества. Мы долго так смотрели друг на друга через полутьму, пока я не осмелился склониться к ее губам. Я едва коснулся ее, и мы сидели так несколько секунд, просто, просто соприкоснувшись губами, ничего не делая, просто слушая дыхание друг друга… Я боялся пошевелиться спугнуть это мгновение, но все же рискнул: осторожно коснулся ее щеки, волос… Они были такими мягкими и так сладко пахли! Я потерял голову, и она вдруг отшатнулась от меня, исчезла в темноте и я услышал, как за ней тихо закрылась дверь. Мутный свет лампы раздражал меня, и я пошел к себе, но спать уже не мог. И как я мог уснуть, если все, чего я хотел, - любить ее. Это может прозвучать пошло, но я хотел ее безумно, и ничто не могло отвлечь меня от мыслей о ней.
Утром за завтраком она села за мой стол. Ее "доброе утро" прозвучало как-то фальшиво и трепетно. Мне даже стало ее немного жаль: бедная девочка, она сама, должно быть, испугалась того, что натворила и теперь пыталась как-то сгладить то, что произошло. Чуть склонившись вперед, она негромко сказала:
- То, что было вчера… это все вино.
- Понимаю, - так же тихо ответил я. - Значит, вы ни о чем таком
не думали?
Не то, чтобы она смутилась, просто немного замешкалась с ответом:
- То, что я делала ночью, молодые леди обычно не делают. ЭТО
ПРОСТО ВИНО ударило мне в голову, - потом она подняла глаза и посмотрела на меня долгим взглядом. - Но думать я думала. Вы очень привлекательны.
Ее слова привели меня в замешательство, хотя я слышал
подобное сотни раз.
- Молодые леди ТАК тоже не делают, - заметил я.
- Я не признаю никаких условностей. Если меня тянет к человеку,
я скажу ему об этом. Просто со мной такое впервые.
Наш разговор, вероятно, сильно ее расстроил: она встала из-за стола и ушла, не доев свой салат. Я почувствовал себя полным идиотом: нашел время читать мораль! Она такая юная, ей всего семнадцать, и я для нее уже, пожалуй, слишком стар. Надо забыть обо всем и жить дальше.
На ужин она не пришла. Я подумал, что, вероятно, невольно ее обидел, и теперь она не хочет встречаться со мной даже в ресторане. О, как я плохо знал ее тогда! Сегодня я знаю ее чуть лучше, но это не значит, что она открыла мне все свои секреты. Вовсе нет!
Когда я вошел в свою комнату, солнце уже начинало садиться. Оно стало желто-оранжевым и просочилось полосками на пол через бамбуковые шторы. Когда я запер дверь и повернулся спиной ко входу, сердце в моей груди на миг остановилось (кажется, так пишут в романах), а потом начало биться все сильнее. Я уже ничего не слышал, кроме этого стука, и ничего не видел, кроме своей гостьи.
Она лежала на моей широкой постели, на животе, и явно ждала меня, прекрасная и обнаженная, в какой-то немного кошачьей позе. И еще я видел ее глаза - огромные, круглые и испуганные. Ее пугало то, что она делала, и поэтому она сжигала все мосты за собой, чтобы некуда было отступать.
Ну, как я мог отказаться от такого подарка, предложенного мне самой судьбой? Я опустился рядом с ней на постель и сквозь одежду почувствовал живое тепло ее тела. Я был почти счастлив. Я долго и сосредоточенно гладил ее лицо, волосы, шею, плечи… Сам не знаю, почему мне так хотелось этого, хотелось ТРОГАТЬ ее тело, покрывать многочисленными поцелуями, доводить кровь до кипения… Я просто медленно сходил с ума.
Я не стану описывать то, что произошло между нами. Тот, кто хоть что-то об этом знает, сможет составить смутное представление о событиях той ночи. Тот же, у кого все это только впереди, вообще, на мой взгляд, не должен читать эти строки. Может быть, их вообще никто не прочтет! Однако так хочется выплеснуть все воспоминания на бумагу, все чувства, которые переполняют меня по сей день. Могу только сказать, что это было прекрасно и очень нежно. Когда она спала, прижавшись щекой к моей груди, я чувствовал некоторую ответственность: то, что она сама пришла ко мне, значения не имело, ведь я все-таки принял ее. Стать для девушки первым, вот так вдруг раз и навсегда войти в ее жизнь как первый мужчина - это один из тех поступков, за которые потом приходится отвечать. Но это меня совсем не пугало - я готов был умереть ради нее! И, что самое страшное, я готов был УБИВАТЬ ради нее…
Любопытный толстяк из соседней каюты встал у борта рядом с нами и поинтересовался моим мнением:
- Чудесная погода, как вы считаете? - спросил он.
- Неплохая, - согласился я, незаметно выпуская руку моей
спутницы из своих пальцев.
- А ночью, вы не заметили?.. немного штормило - корабль так и
качало вверх и вниз, вверх и вниз…
"Может, это мы раскачивали его?" - подумал я, а вслух сказал:
- Простите, ничего такого не заметил. Я был… слишком занят.
- А вы, случайно, не писатель? Писатели по ночам работают.
Мой ангел чуть отстранился от меня, чтобы не вызывать подозрений. Теперь она сосредоточенно смотрела на свежее, но мрачноватое море, и все же я знал, что она ловит каждое мое слово.
- Нет, почему вы решили?
- Это писатели обычно работают на отдыхе, - снова повторил он,
думая, вероятно, что я не расслышал.
- Банкиры тоже.
- Так вы банкир? - он уже здорово мне надоел.
- Нет, я просто пытаюсь отдохнуть. Простите, я пойду.
Я ушел, и через пару минут ко мне присоединилась ОНА. Я так о ней говорю, потому что имени ее я тогда не знал. Ну не странно ли, что я совсем ничего не знал о женщине, с которой провел такую страстную ночь?
Тем не менее, я действительно не знал.
Мы все ближе подплывали к берегам Индии. Колумб, вероятно, был бы счастлив на моем месте. Но моя Америка уже была открыта, и другой я не хотел. В Индии, - я знал это наверняка! - она сойдет с корабля, сядет в наемный экипаж и уедет, не оставив мне ни малейшей надежды.
Мысленно я поклялся себе не отпускать ее ни за что. Ведь если она исчезнет, я тоже перестану существовать!..
Есть женщины, которых невозможно забыть. Ты можешь влюбляться, даже жениться, но ТАКУЮ женщину ты не забудешь никогда. Это всегда чувствуется в самое первое мгновение, с первого взгляда ты понимаешь, что она - твоя судьба. И когда-нибудь, через много лет, живя под одной крышей с любимой женщиной и двумя прелестными детишками, ты вдруг услышишь знакомую мелодию или почувствуешь аромат, вздрогнешь, выйдешь на улицу и простоишь там, охваченный непонятной тоской, глядя в небо, пока совсем не окоченеешь. Жена ни о чем не узнает, а ты не сможешь спать, есть. Ты будешь думать только о НЕЙ.
Моя прекрасная Сирена стала для меня именно такой женщиной. Она не назвала своего имени, и я назвал ее сам - Сирена. Я был Одиссеем, которого по чистой случайности забыли привязать к мачте. Я поддался ее бесхитростным чарам и уже не мог бороться с ними. И не хотел.
Я только отчаянно искал способа удержать ее рядом с собой. Берега Индии приближались, а вместе с ними приближалось и наше расставание. Она не говорила об этом, но я полагал, что ей так же больно, как и мне.
Я знаю, что мое поведение нельзя назвать благородным. Если быть до конца честным, я соблазнил невинную девушку. Но если бы вы видели ее глаза, если бы видели, знали ее, вы поняли бы, что это любовь. Она не требует никаких формальностей, она заставляет нас отдавать себя без остатка.
Моя Сирена искренне любила меня, уж не знаю, за что: за мою ли "романтическую внешность", как она сама говорила, за то ли, что я казался одиноким и печальным в начале нашего путешествия… Она упала в мои объятия без каких бы то ни было условий, без сомнений. Она прекрасно знала, на что идет. Кому-то покажется, что я оправдываюсь; это не так. Мне не в чем упрекнуть себя, я не испытываю стыда за то, что так недолго был счастлив. Просто я стараюсь быть объективным.
Итак, моя история еще не окончена. А путешествие почти что да. Остался позади последний порт перед Бомбеем. Мы двигались быстро, и ветер весело мел по морю своим большим хвостом. Светило яркое солнце, но оно не радовало нас. Впереди была еще одна ночь на корабле.
Она пришла ко мне около десяти. Я ждал ее, лежа прямо в одежде на постели, и она села рядом со мной, взяла мою ладонь и прижалась к ней губами.
- Сирена! - я сел и обнял ее свободной рукой. Теперь, когда
потеряла самообладание она, я тоже не мог больше сдерживать свои чувства. - Сирена, жизнь моя! Зачем? Зачем это?
- Я люблю тебя, милый! Вот и все!.. Вот и все,.. - она склонила
голову ко мне на плечо, и я почувствовал, как холодеют и дрожат ее пальцы.
- Тогда не будем расставаться.
- О, я пошла бы за тобой на край света!.. Но не могу. Знаешь, есть
птицы, которые не могут летать. Они, должно быть, так тоскуют по небу!..
- О чем ты? Ты сильная. У тебя КРЫЛЬЯ СИЛЬНЫЕ! Ты можешь
летать!
- Я -да. Но есть люди… Я нужна им, так же, как ты нужен мне.
Они не переживут, если я их покину.
- Однажды они решат выдать тебя замуж, и я потеряю тебя
навсегда! - ее логика убивала и бесила меня.
- Не решат! - она выкрикнула это так громко, что сама испугалась
своего голоса. - Они обещали мне… И… самое главное: когда бы мы с тобой ни встретились, где бы я ни была - только дай мне знать, что хочешь быть со мной, и я снова буду принадлежать тебе, когда угодно и где угодно.
- Ах, моя Сирена! - я обнял ее голову и прижал к своей груди.
Внезапно я с удивлением заметил, что плачу. Я никогда не плакал, с самого детства, а теперь… Я плакал от любви и от того странного щемящего чувства где-то в груди.
Это чувство было незнакомо мне - стыд и восторг одновременно. Я казался себе вором, похищающим чужую жизнь. Я был еще очень молод, просто мальчишка! Конечно, двадцать восемь лет - это тот возраст, когда человек начинает серьезно относиться к жизни и понимает, что положение его крайне шатко. Я с этим немного запоздал. Быть может, не встреть я тогда Сирену, этот последний всплеск мальчишества прошел бы незамеченным или вообще не произошел.
Я не задумывался о последствиях и хотел только одного - быть с ней. Меня гораздо больше волновали мои чувства, чем ее, но взаимность ее любви делала меня абсолютно счастливым человеком. Из возможных проблем меня беспокоила только одна: необходимость и неизбежность расставания. Я не исключал возможности больше никогда ее не увидеть, но ничего не сделал для того, чтобы удержать ее. Потому что что такое слова? Я говорю "Останься!", а она в ответ: "Не могу!" Я рефлектировал со страшной силой, забывая о тех возможностях, которые открываются перед человеком. Ведь нужно действовать, а не сидеть на месте. Я оплакивал свою любовь и сам топил ее со скорбным выражением лица.
Как я уже говорил, я был так молод, что не мог в своем сознании разделить две вещи: Падение и Очищение. Странным образом они слились для меня в одно. Мне казалось, что я возношусь на небеса с ней, очищаюсь от всей грязи окружающего мира. И в то же время, как я понимаю сейчас, я падал все ниже и ниже. Я искажал изображение в чистейшем зеркале с помощью другого, кривого зеркала, спрятанного в моей душе.
Я никогда ни в чем не нуждался, деньги, вседозволенность и роскошь сделали меня ТАКИМ. У меня сложились неверные представления о жизненных ценностях, и мой эгоизм в тот день не позволил мне связать себя обязательствами. Меня волновало вовсе не то, что я позволил Сирене ворваться в мою жизнь, а то, что позволил исчезнуть из нее. Она сама принимала решения, но я чувствовал себя виноватым.
Я часто думаю о том, что так привлекло меня в ней. И чем больше я думаю, тем больше люблю ее. Чисто внешне она привлекла меня своей легкостью и почти нереальной чистотой. Вся в пастельных тонах, с этими огромными спокойными глазами, она очаровывала и повергала в состояние, близкое ко сну наяву. Я не видел ничего, кроме нее. Сначала это было просто любование такой непосредственной, естественной красотой. Потом… я даже не знаю, когда именно страсть переросла в любовь. Она вовсе не была доступной, как это может показаться читателю. Но она так безоговорочно и страстно подарила мне себя, в ее поступке было столько любви, нежности, преданности и вместе с тем смелости, что мое сердце, казалось, перешло ей в руки в тот момент, когда наше сближение завершилось по всем правилам любовного романа. Едва только я оторвался от нее, как понял, что чувствую что-то совершенно необычное, незнакомое. Судя по тому, что чувство это было невозможно описать, я предположил, что это и есть любовь. С каждым днем я убеждался в этом все больше. Сегодня, пять лет спустя, я знаю, что был прав тогда. Меня переполнял восторг, я не мог выразить его - хотелось кричать, чтобы весь мир узнал… нет, не о моей любви, а о том, КАКАЯ ЭТО ЖЕНЩИНА!!! Мое безумие не имело границ.
Вернемся теперь в мою каюту, где в последнюю ночь перед прибытием в Бомбей мы так нежно прощались с моей Сиреной. Я почувствовал холод, который сковал ее, я видел ее ужас перед расставанием и пытался согреть ее своими поцелуями и ласками. Ее платье упало на пол и почти в полной темноте, прижав ее к своей груди, я сказал, наконец, то, что так мучило меня. Какой-то чудом уцелевший во мне, городском человеке, инстинкт подсказал мне то, что обычно люди понимают слишком поздно: что это последняя возможность сказать ей о моих чувствах. Я часто говорил другим женщинам "ты мне нравишься", или "ты прекрасна", или "я схожу с ума по тебе", но никогда и никому я не говорил "люблю", даже если на то были какие-то основания - потому что я часто принимал за любовь нечто иное, но предусмотрительно молчал об этом. Теперь все было иначе. Я понял, что МОГУ любить. Так, как пишут об этом в книгах, - безумно, до умопомрачения!
Нет нужды говорить о том, что эта ночь была самой сладкой из всех, что мы провели вместе (всего их было пять).
В Бомбей мы прибыли ранним утром. Проснувшись, я увидел, что Сирены нет рядом. Я очень испугался, решив, что она уже сошла на берег. Наскоро одевшись и выскочив на палубу, я буквально столкнулся с ней около трапа. В этот ранний час на корабле еще все спали, и порт не оглушал своим криком и звоном. Непонятно откуда взявшийся слуга-индус нес ее вещи на берег, и она уже собиралась последовать за ним.
- Господи, неужели ты хотела уйти, даже не сказав мне? - я
схватил ее за плечи и развернул к себе.
Она протянула руку и коснулась дрожащими пальцами моей щеки.
- Я не могу… Не могу прощаться с тобой! - ее глаза заблестели от
наворачивавшихся слез.
- Я должен был увидеть тебя! Я не могу тебя отпустить, останься
со мной! Я,.. - тут произошло то, о чем я уже говорил раньше: я не смог предложить ей свою свободу.
- Все! Поздно!.. - трагически и вместе с тем очень искренно
воскликнула она, потом быстро прижалась губами к моим губам, и уже через мгновение я увидел ее на берегу, где-то далеко, возле большого экипажа. Рядом стоял высокий широкоплечий мужчина в генеральской форме, с черными волосами, чуть посеребренными сединой, и усами. Очевидно, она не успела вытереть слезы, и он заметил это, потому что - я видел - он приподнял ее лицо за подбородок, посмотрел ей в глаза и что-то спросил. Она ничего не ответила и, сев вместе с ним в экипаж, уехала. А я стоял и смотрел им вслед. Мне даже не осталось ничего на память…
Остаться в Индии я не рискнул, и через два дня, которые я
провел в безуспешных поисках, наш пароход отплыл в направлении Китая. Страна чудес, мысли о которой так волновали в первые дни путешествия, теперь не радовала и не привлекала.
Впрочем, именно она теперь могла бы немного привести
меня в чувства. В Шанхае я покинул "Сирену", решив задержаться на Востоке. Я надеялся, что размеренная и безмятежная реальность Китая поможет мне справиться с моей болью. Ради этого я был готов исходить полстраны пешком!
В Шанхае я решил найти себе слугу на время. Так как я не знал языка, то искал какого-нибудь европейца, по воле судьбы оказавшегося в Китае. Однако вместо этого мне встретился приятный китайский юноша, прекрасно говоривший по-английски. Он не стал утомлять меня долгой историей своей жизни, но из того немного, что он рассказал о себе, я сделал вывод, ЧТО ОН ОЧЕНЬ НУЖДАЛСЯ В ДЕНЬГАХ. Молодого человека звали Джан Хо. Мы очень скоро стали хорошими приятелями, и он уже не просто сопровождал меня, но устраивал настоящие экскурсии. Я многое узнал об этой удивительной стране благодаря ему. Собственно говоря, если бы не он, я бы ни за что не выбрался взглянуть на пагоду Лунхуа и храм Юйфэсы. Кстати о храме: войдя в него, я был поражен роскошью статуи, которую воздвигли там в честь Будды. "Если задуматься, верим мы в одно и то же, только называем это по-разному. Откуда же такая разница культур и философий?" - подумал я, глядя в пустые глаза идола.
Видя, что я часто грущу и отвлекаюсь от предлагаемых моему вниманию красот, Джан Хо делал все, чтобы хоть немного развеселить меня. Я не стал рассказывать ему о причинах моей печали.
Очень скоро я почувствовал, что не могу больше находиться на одном месте. Сперва мы с Джан Хо попробовали двинуться в глубь страны. Я увидел, наконец-то, знаменитую Великую стену. Однако это уж совсем меня не радовало и, как ни жаль мне было, пришлось расстаться с новым другом.
Сперва я отправился в Тайбэй. Так как это уже была японская территория, мне показалось, что должна наступить некая перемена. Но на Тайвани все было так, как в Китае. Поэтому, договорившись с капитаном попутного судна, я вскоре отплыл в Страну восходящего солнца.
Мой приезд был не совсем кстати: только-только прогремели по стране "рисовые бунты", а за пределами Японии продолжалась интервенция в Сибири. Да, кажется, там. Я не силен в географии. Кто-то может обвинить меня в том, что почти всю Мировую войну я просидел в Лондоне. Буду абсолютно честен: я не собирался превращать себя в пушечное мясо лишь на том основании, что это делают все остальные. С моими деньгами и влиянием моих родителей я был огражден от этих неприятных перспектив. Однако я отнюдь не был трусом. Если бы опасность грозила Англии, я бы не задумываясь встал на защиту своей родины. Но - благодарение Богу! - этого не случилось.
Тем не менее, я был очень далек от политики, и новости с Парижской конференции меня не интересовали: война была выиграна, и довольно! Гораздо больше беспокоили меня слухи о новом всплеске национально-освободительного движения в Индии…
Я не хочу рассказывать о своих приключениях в Японии. Скажу только, что провел там около года, а затем отправился в Америку. Мои скитания по Штатам продолжались не очень долго - месяца четыре, не больше.
По возвращении в Лондон я начал искать себе занятие, которое соответствовало бы моему Оксфордскому образования и занимало бы все мое время. Потому что стоило мне на миг закрыть глаза - и я снова видел мою Сирену, такую нежную и одинокую…
С тех пор, как "Сирена" отплыла от берегов Индии без одной пассажирки, прошло уже пять лет. Я стал крупным юристом, и моя практика, непонятным для меня образом, разрослась до размеров страны. Несмотря на то, что Англия уже была почти готова сдаться и вернуть независимость Индии, я не прекратил деловых контактов с "жемчужиной империи". Напротив, решил даже укрепить их, как бы вопреки всему и всем. С этой целью я вновь отправился тем же маршрутом в Бомбей.
За эти годы, как мне казалось, я сумел забыть Сирену. Я не нашел другой женщины - просто очень много работал и старался не думать о ней. Со временем ее образ начал стираться из памяти, приобретать те черты, которых в нем никогда не было. Я устал скучать по ней, устал видеть ее во сне, устал мечтать…
Я сильно изменился за это время, даже внешне. Иногда, глядя на себя в зеркало, я не узнаю себя. Я постригся - известному юристу не пристало ходить с "романтическими кудрями", отрастил некое подобие бороды. Стал совсем иначе одеваться. Я вообще делал все, чтобы начать совершенно новую жизнь.
Не знаю уж, насколько мне это удалось, но моя прославленная клиентура относится ко мне с искренним уважением. Моя новая внешность, вероятно, играла в этом не последнюю роль.
Итак, я снова плыл в Бомбей. Корабль останавливался в Египте, как и пять лет назад, только на этот раз я не стал пересаживаться на лодку и два дня провел почти в полном одиночестве. Это было не страшно. Просто время от времени мне казалось, что я прогуливаюсь по палубе корабля-призрака. Это было забавно.
Мои дела в Бомбее заняли всего два дня. Когда я увидел корабль, на котором мне предстояло возвращаться домой, сердце мое на минуту замерло, а потом забилось с новой силой: это была "Сирена". По-прежнему белоснежная, только позолота чуть заметно потускнела.
Поднимаясь по трапу, я вдруг почувствовал какой-то удар внутри: прямо передо мной на борт поднималась молодая женщина. Ее светлые волосы были аккуратно подстрижены и соблазнительно завивались на белой шее. Я сразу узнал ее. Я узнал бы, даже если бы прошло сто лет! Ее ни с кем нельзя спутать.
- Сирена! - воскликнул я, мгновенно останавливаясь и роняя вещи.
По чистой случайности мой чемодан не упал в воду.
Она стояла выше меня, и я видел, как дрожат ее губы.
- Сирена! - я очень испугался, что это имя, возможно,
единственное, что напоминает ей о прошлом.
Но она узнала меня сразу же. Это была странная картина: мы стояли, обнявшись, на трапе и шептали друг другу какие-то отрывочные и бессвязные вещи. Содержание было не важно…
Наше плавание еще не подошло к концу. Сейчас ночь. Я сижу на палубе под фонарем и пишу историю своей любви. Сирена спит в моей каюте. Теперь я знаю ее настоящее имя, но для меня она навсегда останется Сиреной.
Сейчас я абсолютно счастлив. Теперь я знаю, что не потеряю ее. Я сделаю ей предложение, и она станет моей женой. Так я смогу, наконец, жить спокойно и счастливо.
Ветер перебирает мои волосы, и море поет удивительные песни. Раньше я не слышал их. Голос Сирены помог мне оживить давно умершие тайны моего сердца, научил видеть мир совсем другим, фантастическим, ярким.

К оглавлению